Если мы говорим о лексике, для начала, пусть и в несколько упрощенном виде, необходимо, дифференцировать две её проекции. Первая – это невербалика (информация, принимаемая в общении и взаимодействии по не речевым каналам), куда отнесём весь читаемые «принт» (печатные медиа), включая new media (без их конвергентной составляющей). И вторая – устная (подразумевающая говорение и слушание) – телевидение, радио, подкасты, соответственно. (читайте также мой материал для Deadline – «Публичные выступления: что нужно знать и делать»)
Принято считать, что вербалика является фундаментом для коммуникации, прямо влияя на сознание реципиента. В то время, как невербалика апеллирует скорее к подсознанию.
Что мы видим на практике? Речевые каналы коммуникации превалируют сегодня и по охвату, и по вовлечению. А масштабирование запрограммированных проговариваемых месседжей носит катастрофический характер. К их продуцированию имеют, как прямое, так и опосредованное, отношение и журналисты – по ситуации. И связано это с политическими, коммерческими амбициями бенефициаров тех медиа и проектов, в которых они «временно заняты». «Временно» – потому, что постоянная миграция между медиа-холдингами-противниками в пик очередного пика избирательного процесса обескураживает. При этом гражданская позиция в интерпретации событий «вне кадра» нередко полностью деклассируется тем, что происходит в эфире на экране.
Показательно в этом ключе поведение журналистов-ведущих различных полит-шоу, как грибы-галлюциногены плотно рассаженные в сетки телеканалов. Вместо того, чтобы попытаться соблюсти осмысленный баланс, журналисты выносят собственные «закамуфлированные» суждения, закрывают глаза на применение участниками шоу технологий боевого нейролингвистического программирования (НЛП). Таких, как «обобщение» (просто подсчитайте сколько раз встречается в публичном выступлении фраза «на самом деле», которая есть ничто иное, как результирующий вывод из ложной посылки на основании бездоказательных утверждений); «опущение» (когда интерпретировать сказанное можно разными способами – «они показали полную недееспособность»); «искажение» («вводом военного положения в приграничных регионах Украины они вновь разделили страну на граждан первого и второго сорта» – комментарии, думаю, излишни). Всё словно по Пелевину – «сначала подстройка и ведение, затем разрыв шаблона, потом опущение и присоединение» («П5: прощальные песни политических пигмеев Пиндостана»). Всё ради профита, а не приверженности к объективности, характерной, по крайней мере, в теории, для западной журналистики.
Хотя наши западные партнёры в своей стоически занимаемой долгое время позиции «быть над схваткой» (читай – освещать события «с обеих сторон») в вопросах российской агрессии в отношении Украины тоже продемонстрировали нашему брату-журналисту себя не ахти, попросту оказавшись беспомощными в выборе формулировок на определенном этапе.
Думаю, им, а нам, так в первую очередь, пора завязывать использовать удобные эвфемизмы для обозначения «конфликтов» и называть коллаборантов коллаборантами, войну войной. Не выстраивать же модель нового лексикона?
Мне отрефлексируют – этические обязательства современной журналистики призывают быть толерантными. Ну что же – vouloir c’est pouvoir (хотеть – значит мочь). Вот только – не нагнетайте! Банкиры используют скоринговую модель для оценки адекватности (кредитоспособности) заёмщика, отталкиваясь от численных статистических методов. Так Google вам в помощь. Гуглоскопируйте бэкграунд темы при подготовке журналистских материалов во время противостояния в стране, определяйте тиражируемость константы ключевых месседжей и их «хозяев», и вычленяйте кличи «боевого НЛП».
Sapienti sat!
Віктор Пашула. deadline.com.ua