Почему в России необходимо ввести избирательный ценз и какой именно.
Кампания по регистрации кандидатов в президенты закончилась, и всеобщее внимание переключилось на явку, на особенности агитации и пропаганды и, не в последнюю очередь, на качества избирателей. Один известный блогер призвал лишить права голоса пенсионеров, так как будущее страны не должны определять те, кто «живёт прошлым». Это предложение мне не симпатично — однако я убеждён, что, принимая во внимание особенности нашей истории и современное состояние страны, её демократизация без своего рода избирательного ценза невозможна.
Я не буду повторять избитые истины о том, что демократия никогда не начинала со всеобщего избирательного права (а именно оно было провозглашено Временным правительством 27 мая 1917 г.) — потому что сегодняшняя российская ситуация представляет собой несколько иной случай. В России на протяжении веков сложилась ситуация, в которой государство является не столько слугой общества, сколько его господином; в последние десятилетия гражданских и экономических свобод в стране стало больше, однако значительная часть населения так же серьёзно зависит от власти, как раньше. И эти «современные крепостные» — вовсе не пенсионеры.
Конечно, читатель догадался, кого я имею в виду: государственных служащих и бюджетников. Эта категория граждан в современной России насчитывает более 14 млн. человек, или около 12,7% имеющих право голоса (я не включаю сюда работников госкорпораций, так как их доходы обеспечены деятельностью этих компаний, а не бюджетом). И их «волеизъявление» не может не иметь довольно существенных ограничений.
С одной стороны, для всех тех, кто принимает воинскую присягу или служит в силовых органах, президент — Путин ли сейчас или Собчак, если попытается переизбраться на второй срок в 2024 г. — это верховный главнокомандующий, сомневаться в правоте которого по меньшей мере неблагородно. Да и, как нам известно, опасно: вспомним громкие случаи увольнения со службы «отступников». То же самое касается и чиновников разного уровня, судей, назначаемых президентом, учителей и других работников бюджетных учреждений. В отличие от пенсионеров, все они на порядок более уязвимы: пенсионера, замечу, нельзя наказать финансово (если только не отменить задним числом назначенную ему персональную пенсию, что маловероятно), не пересмотрев основополагающие принципы пенсионного обеспечения и не изменив закон, который затрагивает благосостояние сотен тысяч других; уволить же мелкого клерка или учителя, не говоря о том, чтобы лишить его «надбавок» и «премий», составляющих сегодня бóльшую часть его ежемесячного дохода, — для чиновника раз плюнуть.
Именно потому ситуация в России выглядит однозначно: демократия быстро набирает темп, если сверху поступают указания «вычищать» тех, кто вовремя «не перестроился» — но тут же сворачивается, если любой несогласный объявляется «иностранным агентом». В таких условиях единственным разумным выходом является не давать государству легитимизировать самое себя и исключить тех, кто получает свой основной доход напрямую из бюджета, из числа избирателей.
Естественно, такой подход может показаться масштабным нарушением гражданских прав — однако не надо быть столь категоричным. Российская демократия очень молода — и потому нам стоит учиться на чужом опыте, а он не так уж и однозначен. Например, хорошо известно, что жители федерального округа Колумбия в США, где расположен город Вашингтон, в котором до 50 тысяч человек составляют сотрудники правительственных ведомств и учреждений, принадлежащие в своём большинстве к правящей партии, имеет весьма условное представительство в нижней палате Конгресса и никакого — в верхней (а на президентских выборах все более чем 600 тыс. жителей этой территории получили право голосовать только… в 1963 г. (подробнее см. здесь). Также надо заметить, что право военных голосовать оказалось широко распространено в США только во время Второй мировой войны (точнее, во время президентских выборов 1944 года), а окончательно оно было подтверждено лишь с принятием т. н. Military and Overseas Voting Empowerment Act в 2009 (!) году. Полиция в Америке финансируется штатами и графствами, образовательные учреждения — тоже, в медицине государство практически отсутствует (за исключением финансирования страховок, а не врачей). Поэтому можно сказать, что американская демократия формировалась именно условиях, которые, мне кажется, стоило бы применить сегодня в только ещё свыкающейся с народовластием России.
Современная российская ситуация, на мой взгляд, не может не предполагать масштабного вмешательства действующей власти в выборы не только в контексте пропаганды, но и ввиду прямого влияния государства на как минимум 12,7% избирателей. Именно поэтому, подчеркну, в периоды, когда «государство» «отступает» (как, например, это происходило во второй половине 1980-х и в 1990-е годы, когда оно банально не имело средств для облагодетельствования своих «холопов»), демократия получает больше шансов, так как указанные группы населения утрачивают пиетет перед властью. И наоборот: «сильное государство» оказывается таковым не столько из-за народной поддержки, сколько по банальной причине более эффективной «скупки» голосов. Без прекращения которой выйти из «антидемократического» замкнутого круга удастся только в случае повторения экономической катастрофы, которая сведёт текущие возможности Кремля в обеспечении этой «легальной коррупции» на нет.
На мой взгляд, данное ограничение избирательных прав в России возможно и необходимо ещё по двум причинам.
С одной стороны, тезис о том, что потеря 12,7% потенциальных избирателей катастрофически исказит народную волю, кажется мне надуманным. Если бы власти стремились в полной мере уловить настроения населения, они не только бы не отменили порог явки, но сделали бы голосование обязательным. Между тем основной тренд развёрнут в противоположном направлении: на президентских выборах 2012 г. проголосовали 65,3% населения, на парламентских 2016 г. — 47,9%, на выборах мэра Москвы в 2013 г. — 32,0%. Поэтому, если сейчас 5% граждан могут прийти и выбрать президента, гарантией успешности общества является именно качество и независимость этих избирателей, а не их численность.
С другой стороны, подобное ограничение избирательных прав указало бы стране на направление её дальнейшего движения и без всяких выборов. Если бы, как в Соединённых Штатах, персонал полиции набирался и увольнялся на уровне областей и районов и никакой «вертикали МВД» не существовало, не возникал бы и вопрос об недопуске этой группы граждан к голосованию. Если бы президент не имел права увольнять губернаторов и назначать и. о., гарантированно избираемых затем из-за наличия «муниципальных фильтров», работники систем образования и здравоохранения, ныне в основном оплачиваемые за счёт муниципальных бюджетов, тоже вернули бы себе свои права — просто потому, что федеральная вертикаль не доходила бы до них прямо и непосредственно. Это касалось бы и судей, если они избирались бы населением или утверждались независимо избранными местными законодательными собраниями. Относительно же военных и представителей федеральных правоохранительных структур запрет на участие в голосовании должен сохраняться, может быть, и не столь долго, как он сохранялся в США, но, по крайней мере, до тех пор, пока масштабные манипуляции на выборах не уйдут в России в историю. Иначе говоря, чем «нормальнее» будет становиться общество, тем шире станет сегмент голосующих — и, таким образом, сама по себе эта связка будет стимулировать значительную группу населения добиваться создания современного государства с максимальным числом сдержек и противовесов действующей власти. Когда же такое государство будет создано, всеобщее избирательное право достойно увенчает его политическую конструкцию.
Существенно важным моментом является состав избирательных комиссий и определение места проведения голосования. При принятии указанных ограничений граждане, не имеющие права голоса, тем более не смогут быть и членами избиркомов, которые следовало бы создавать под каждые выборы и комплектовать только представителями участвующих в них партий и кандидатов. Избирательные участки было бы целесообразно организовывать лишь в помещениях, не принадлежащих государственным учреждениям и организациям, оплачивая аренду из официально отпущенных на проведение выборов средств (соответственно прекратилась бы и иррациональная практика голосования на закрытых участках в воинских частях, куда обычно не имеют доступа наблюдатели и пресса). Работники избирательных комиссий должны оплачиваться исключительно из избирательных фондов кандидатов или работать на безвозмездных началах. Результаты выборов по каждому из округов утверждались бы законодательным органом власти соответствующей территории. Таким образом, возможность властей вмешаться в результаты выборов или переложить часть предвыборных трат предпочтительных для них кандидатов на бюджеты различных уровней оказалась бы сведенной к нулю.
Наконец, последней мерой, которая становится вполне допустимой в условиях «деполитизации» сферы образования, могло бы стать снижение возраста, с которого гражданин обретает активное избирательное право, с 18 до 16 лет, что уже сделано во многих странах 1 и что отчасти обеспечило бы «баланс» между относительной «традиционностью» россиян старших возрастных групп и относительным «радикализмом» вступающей во взрослую жизнь молодёжи.
Разумеется, надеяться на то, что российские власти инициируют реформу, которая способна сделать выборы намного менее предсказуемыми, было бы совершенно нелепо. Однако меня, честно говоря, удивляет тот факт, что ни в одной проводившейся в России избирательной кампании ни один кандидат или партия даже не пытались обратить внимание на то, что важнейшим пороком российской политической системы выступают нормы допуска к выборам избирателей, а не кандидатов. Которые с учётом отмеченных условий обеспечивают беспроблемную религитимацию государством самого себя. И будут обеспечивать её до тех пор, пока лидеры этого государства не сочтут, что их подданные больше ничего не способны им дать и потому могут быть предоставлены самим себе.
Иноземцев, Владислав и Иост, Наталия. «Голоса за будущее» в: Профиль, 2014, 7 апреля, с. 20–21. snob.ru